Георгий Гадоевич Малиев родился в селении Христиановское 23 октября (по старому стилю) 1886 г.

Согласно родословного древа фамилии, составленного в 1910 г. однофамильцем Георгия Гадоевича, священнослужителем, ее родоначальником был Ахсауат (Ӕхсӕуӕт), которого от ныне живущих отделяют 19-20 поколений. Видимо, он и был основателем селения Ӕхсӕуӕ в горной Дигории, на берегу реки Билаг, поражающей густой голубизной своих быстро несущихся, часто падающих водопадами с крутых склон вод. Ахсауат своему единственному сыну дал имя Аксак-Темур (Ахсахъ-Темур), потомки которого образовали и ныне здравствующие известные дигорские фамилии: Малитӕ, Гардантӕ, Бузойтӕ, Бӕлотӕ.

Достоверность вышеназванного документа (он был утвержден главой тогдашней местной администрации штабс-капитаном Кочкионовым) в некоторой степени подтверждает и прекрасная древняя легенда, согласно которой однажды в дом Георгиевых (Геуӕргиатӕ) пожаловал странник, хромающий на одну ногу. Ему было оказано щедрое гостеприимство. Когда пригласили его к столу, накрытому разными яствами, он начал есть дзикка (блюдо из сыра) прямо с середины. Средняя, самая бойкая и красивая из трех дочерей хозяина дома, которые по старинному обычаю стояли в гостиной, засмеялась.

На вопрос гостя, почему она смеется, ответила: «Вы кушаете как Аксак-Темур». Мудрый, опытный отец все понял: его гость был никто иной, как сам повелитель мира хромой Аксак-Темур. Понял он также, почему гость начал есть свое блюдо не с краю, как полагается, а с середины: выбор грозного завоевателя пал на среднюю дочь! Хозяин дома предупредил своих семерых сыновей об опасности и строго приказал внимательно следить за каждым шагом незваного гостя. Но коварному Аксак-Темуру все же удалось похитить их сестру. Когда братья в погоне приблизились к нему, он превратился в Полярную звезду (Бонвӕрнон) и вознесся к небесам со своей прекрасной добычей.

Услышал Бог молитву братьев и их тоже превратил в семь звезд, которые образовали Большую Медведицу (Лӕдӕртгӕ). С тех пор они гонятся за похитителем своей сестры, к утру приближаются к нему, но на рассвете Полярная звезда исчезает. И так будет до скончания века. И не так ли гонится род человеческий за своим призрачным счастьем, которое исчезает при приближении к нему?

Выдающийся знаток народной жизни, фольклорист и просветитель Михал Гарданти почти 100 лет тому назад писал, что Бӕлотӕ, Бузойтӕ, Гардантӕ и Малитӕ образуют одну большую фамилию – Геуӕргиатӕ.

Если родословное древо, о котором шла речь, достоверно, то нетрудно предположить, что род Георгия Малиева восходит к глубокой древности, к самому трагическому периоду нашей истории, когда свирепый Тимур вырезал население Западной Алании, прямых предков дигорцев, за непокорность. «Народ сей (аланы), исповедовавший христианскую веру, был истреблен и выгнан из жилищ своих» – так писал итальянский путешественник Иосафат Барбаро в первой половине XV века.

Эту трагедию другой летописец, тоже свидетель этих кровавых деяний Тимура, характеризовал словами, от которых и сегодня холодеет душа: «Живые завидовали мертвым». Впрочем, не менее ярким свидетельством той вечной, словно сгусток крови на незаживающей ране, трагедии осетинского народа является старинная народная песня «Задӕлески Нана» – о Спасительнице последних оставшихся в живых аланских детей, потомками которых являются современные осетины.

МАЛИЕВ Георгий и ГОБАЕВ Татаркан. 1935 год.

Наш экскурс в глубь истории, возможно, поможет лучше понять творчество Г. Малиева, которое является вершиной художественной литературы, созданной на дигорском языке.

Народная память хранит из поколения в поколение все самое существенное, что происходило и происходит в его материальной и духовной жизни, и это обеспечивает ему преемственность и обновление, определяет соотношение между наследуемым и вновь создаваемым. Но дело в том, что носителем генетической памяти является индивид. И если народ бессмертен, то жизнь индивида краткосрочна. Но наукой доказано, что человек способен вспомнить и остро пережить в определенном душевном состоянии те события, которых не было в его жизни, потому что на изначальную пустоту, которую суждено заполнить эмбриону в материнском чреве, подается генетическая программа, содержащая уже прожитые предками жизни.

Мне кажется, что вся поэзия Г. Малиева, являющаяся высшим художественным выражением вечных идей, побуждений, противоречий, неповторимой индивидуальности, реального духовного опыта дигорского народа, в своей строгой и таинственной красоте освящена и освещена генетической памятью. Здесь, конечно же, осязаемых, конкретных примеров в доказательство моего предположения найти путем литературоведческого анализа невозможно. Но и отрицать то, что поэзия Г. Малиева пробуждает генетическую память читателя, вводя его в определенное душевное состояние, было бы, наверное, заблуждением, ибо «…бессознательное пытается «достучаться» до каждого из нас». (Слова известного психоаналитика В. Качалова.)

В 1865 году из селения Мосга, что расположено в глубине Дигорского ущелья на берегу Ираф (так будет названа и будущая знаменитая книга Г. Малиева) – переселились в селение Христиановское два брата – Малиевы Касболат и будущий отец поэта Гадо. Касболату в ту пору было 24-25 лет, Гадо – 15. Касболат был женат, а подростка Гадо свое счастье ждало впереди. Неизвестно, в каком возрасте он женился, но Бог не миновал его своей милостью в выборе спутницы жизни. И по сегодняшний день в памяти потомков супруга Гадо Кендзе остается светлым символом простой, обаятельной и благоразумной, очень набожной женщины. У них родились дочь Екатерина (1884 г.) и два сына – Георгий (1886 г.) и Темболат (1888 г.). Екатерина умерла в младенчестве. Спустя несколько лет умирает и отец семейства Гадо – тогда его старшему сыну Георгию было не более 6 лет. Младший брат Темболат, проживший более 90 лет, год смерти отца относил ко времени, когда в Осетии свирепствовала чума.

АБИСАЛТИ Юрийи конд хузæ «Малити АБИСАЛТИ Юрийи Геуæргий имисгæй».

О жизни, о творческой и общественно-политической деятельности Георгия Малиева более или менее подробно рассказано в VI и VII разделах этой книги, поэтому я ограничусь простым напоминанием основных вех из его биографии. В 1902 году он окончил Махческую церковноприходскую школу. В 1903-1907 гг. учился в Александровской Миссионерской духовной семинарии в Ардоне. Однако завершить учебу ему не удалось – в 1907 году был исключен из последнего (четвертого) класса за участие в волнениях учащихся против беззаконных действий администрации. В решении администрации Семинарии было сказано: «Принимая во внимание крайне возбужденное состояние воспитанников, особенно IV и III классов, грозящее тяжелыми осложнениями в жизни заведения и поэтому требующее самых решительных мер, которые не только восстановили бы порядок в настоящем, но предупредили бы его нарушение и в будущем, – удалить из семинарии лиц, наиболее виновных в нынешнем брожении и вызванных ими беспорядками…».

После этого, по воспоминаниям Темболата, Георгий долго скитался по городам царской России, но они оказались безуспешными, и он вернулся в родную Осетию. Этот период жизни поэта вплоть до 1913 г. мало изучен, но по словам того же Темболата, он в основном жил в г. Владикавказе. С 1913 г. по 1914 г. он – корреспондент газеты «Терек». С 1914 г. по 1917 г. давал частные уроки в г. Владикавказе. Острые публицистические статьи и стихи Малиева печатались в газетах «Терек», «Горская жизнь», «Терские ведомости», «Владикавказский листок», «Хабар» и других.

Осенью 1917 года Георгий Малиев, Дебола Гибизов, Николай Кесаев, Саханджери Мамсуров и другие известные революционеры основали осетинскую демократическую партию «Кермен», первым председателем ее ЦК был избран Г. Малиев. 18 ноября 1917 года газета «Правда» опубликовала приветственную телеграмму партии «Кермен» вождю Октябрьской революции В. И. Ленину: «Осетинская революционная демократическая партия «Кермен» приветствует в Вашем лице рабочее и крестьянское правительство, осененное красным знаменем, знаменующее победу над капиталом. Знайте, что и мы, сыны Осетии, жаждем осуществления лозунгов 3-й революции. Председатель Г. Малиев».

В декабре 1917 года Г. Малиев вместе с Н. Буачидзе, Н.Кесаевым, Я. Маркусом, Н. Никитиным, Н. Орахелашвили был избран в состав Владикавказской городской думы. Кандидатуру его выдвинули организация большевиков и партия «Кермен». С 1917 г. по 1918 г. он работал при Совете народных комиссаров Терской области инструктором по организации земельных комитетов.

А. Туаллагов в своей книге «Приговоренные к бессмертию» пишет: «Спорными до настоящего времени остаются причины и мотивы ухода Георгия Малиева из партии «Кермен». Автор совершенно правильно отмечает, что по этому вопросу существуют совершенно разные, а порой и противоположные мнения и предположения, которые, на его взгляд, не содержат объективной истины (см. раздел VII).

Информатор НКВД «Галкин» доносил своим хозяевам: «Малиев в партии «Кермен» оставался до тех пор, пока не было разговоров об объединении партии «Кермен» с большевиками, и он в знак протеста из партии ушел».

«Мог ли Георгий Гадоевич, – пишет Туаллагов в своей книге «Приговоренные к бессмертию», – стать участником назревавшей войны против своих земляков-крестьян, с такой любовью и гениальностью воспетых им? Естественно, нет. Он совершил моральный подвиг – ушел с политической арены. Он никогда не скрывал мотивы своего решения и даже на допросе в НКВД от 8 октября 1937 года на вопрос о его политическом кредо заявил: «…В знак несогласия с практической деятельностью партии «Кермен» в вопросах деления осетинского народа на социально-антагонистические слои я ушел из партии «Кермен».

По всей вероятности, он раньше других понял страшную неотвратимость вечной и неизменной формулы всех революций: «Революцию задумывают идеалисты, совершают фанатики, а ее плодами пользуются подонки». До того, когда он увидел собственными глазами кровавые события Революции и Гражданской войны, он, возможно, был идеалистом – об этом косвенно говорит и стихотворение «Памяти Коста», написанное еще в 1915 году на русском языке, где автор приписывает свое видение миропорядка своему великому старшему собрату, к которому относился с большой любовью:

«Он пел, что правда и любовь

И звезд сияние – свобода –

Живут не там, где льется кровь,

Что в царство высшего сознанья

Нас может весть не грубый меч,

А мысли творческой созданье,

Живая творческая речь.

Но в том же 1915 г. было написано на дигорском языке одно из его великих стихотворений «В ненастье» («Цъифӕ рӕстӕги»), состоящее всего из трех строф, где люди кажутся ему копошащимися в грязи червями, а сам Земной шар – ниже мышиной лапки! И поэт не видит конца этому ненастью, этому грязному, мокрому (буквальный перевод «цъифӕ рӕстӕг» – мокрое время) времени. Ужасающей бессмыслицей жизни, выраженной в этом стихотворении, как бы отрицается вера в то, что в «царство высшего сознанья» может привести «мысли творческой созданье».

Да, Г. Малиев поверил в революцию, как в силу и возможность переустройства этого несправедливого мира, но он поверил в ту революцию, которую нарисовал в своем воображении и которая жила в его душе, вечно ищущей путь к созданию более совершенного общества.

Пережив жестокое поражение своих идеалов о построении свободной и справедливой жизни на земле, он в состоянии глубокого разочарования покидает город Владикавказ и исчезает с политической арены. Он уходит в горы, в свой родной народ, лечить свои душевные раны. Европейский костюм сменяет на национальную одежду. «На голове у него была простая серая пастушеская войлочная шляпа. Обут был в простые осетинские чувяки», – так описывает свою встречу с Георгием Малиевым его друг Васо Абаев, который в 1928 г. совершил первую поездку в селение Дзинага, расположенное в глубине Дигорского ущелья, где тогда жил и учительствовал поэт.

Те, кто близко знал Георгия Гадоевича, характеризуют его как человека веселого нрава, он обладал тонким юмором, а его острословия и до сих пор ходят в народе в виде анекдотов. Он нередко попадал в совершенно смешные, иногда даже не совсем безопасные для него приключения, из которых выходил с достоинством, благодаря тому, что быстро и правильно оценивал ситуацию, а игривый блеск его ума уже доводил дело до благополучной, но всегда смешной развязки. Об этом качестве поэта говорили и писали многие его современники, в том числе Губади Дзагурти и Андрей Гулуев.

Но вместе с тем не остались незамеченными и его задумчивость, его почти религиозное чувство сострадания к ближнему. В свободное от дел время он спешил на берег реки (рыбалка, как бы сегодня сказали, была его хобби) и до темна не возвращался домой. Земляки, иногда случайно забравшиеся в те места (он уходил подальше от людских глаз), находили его печально сидящим на камне над рекой. О чем он думал, что его заставляло так страдать? Конечно, однозначного ответа нет на этот вопрос, ибо человеческая душа, что вселенная, а вселенная полна тайн, которые никогда не будут разгаданы. Но бесспорно то, что он переживал, как было уже сказано, крах своих иллюзий о «царстве высшего сознанья». Боль не стихает в его сердце, и она, хоть и сдерживается нордическим складом его характера, звучит пронзительно в его поэзии, полной, как и реальный мир, солнца, красок и музыки, звучит, как прекрасная и печальная скрипка в оркестре.

Подтверждением сказанному служит стихотворение «Была прекрасная пора…» («Адтӕй рӕсугъд догӕ», впервые опубликовано в газете «Растдзинад» в 1923 г.). Автору одинаково дороги и горы, и стадо, и трава, и птички, и даже комары, не говоря уже о коне. Он одинаково тоскует по ним. И хотя конь, который светлой весной пасся на травке, и конь в хлеву, бессильно опустивший свои уши и плачущий от голода, никого не обвиняя и никому не жалуясь, один и тот же, но в прошлом счастливом времени он олицетворял надежду и спокойствие как бы извне, а в настоящем он уже в самом себе несет человеческую тоску и тем самым отождествляется с тем, кто поведал нам эту печальную повесть.

Является ли это стихотворение доказательством того, что поэт оплакивает свои разбитые мечты и надежду, связанные с революцией? На этот вопрос, видимо, надо дать утвердительный ответ (хотя он не удовлетворяет в силу своей упрощенности, если иметь в виду сложность и противоречивость духовного мира поэта). Нам могут возразить, что и дореволюционные произведения Г. Малиева наполнены вселенской скорбью («Не зови, о месяц бледный, Душу в ширь небес: Скорбь царит и там – я знаю – Так же, как и здесь…» – 1913 г. «Не скорбь ли мира там окаменела?» – стихотворение «Горы», 1913 г.).

Но здесь даже намека нигде нет о прекрасном прошлом, о светлой весне, что звучит симфонией в первой части разбираемого стихотворения. Это дает основание думать, что действительно первый год революции, год, когда он со своими единомышленниками создал истинно демократическую партию «Кермен», с которой были связаны самые радужные надежды, был «прекрасной порой» и «светлой весной» всей его жизни.

Революция (сегодня ее чаще всего называют Октябрьским переворотом) опрокинула не только мечты и надежды поэта, она разрушает тысячелетний быт, традиции, обычаи, мораль, одним словом, основы народной жизни. И плач домового, проклятого и изгнанного из очагов горцев, разносится в полночь по всему Дигорскому ущелью (стихотворение «Бундори гъарӕнгӕ», в русском переводе – «Плач домового», написано в 1927 г.). Если учесть, что «домовой» по-дигорски называется Ангелом основы, фундамента, то не трудно догадаться, кто плачет над разрушенными вековыми устоями горской жизни – плачет сам поэт.

Однако, еще раз повторяю, связывать душевное состояние поэта, просвечивающее в глубине произведений, созданных им в послеоктябрьские годы, только с последствиями революции, которая потрясла его своей жестокостью, было бы слишком упрощенным подходом к разгадке тайны его понимания и восприятия исторической, социальной системы не только определенного общества в определенном отрезке времени, а и вообще некоего глубокого смысла бытия. Человеческая жизнь – не рай, и больше всего страданий и горя достается тем, кто свыше призван выражать ее в слове, обладающем всеми цветами, звуками и чувствами, где скрипка боли никогда не умолкает. Вот эта скрипка боли объединяет все произведения Г. Малиева, независимо от времени их написания. В них голос прошлого и настоящего усиливается предчувствиями будущего.

С 1923 г. по 1928 г. Георгий Гадоевич работает в Гуларе (Дзинага) заведующим школой. В начале 30-х годов прошлого века со своей семьей переселился в селение Урсдон, потом в селение Мостиздах.

Начинается сталинский террор, тучи сгущаются над поэтом. Чтобы спасти его, друзья уговаривают, умоляют написать стихи, восхваляющие режим и Сталина лично, но он решительно отвергает всякую возможность компромисса с властью головорезов.

Когда профессор Г. Дзагурти, работавший в 30-е годы директором ОСОНО, обратился к нему с настоятельной просьбой написать произведения на современные темы, он строго ответил: «Я не могу писать по заказу… В современной нашей жизни я не нахожу для себя вдохновляющей темы; меня не могут убедить претензии людей, которые кичатся тем, что они способны, как египетский фараон Хеопс, на великие дела; они охвачены только тщеславием, а на деле они ни к чему не способны, кроме громких фраз, и именно они станут скоро достоянием забвения, им далеко до Хеопса, но и его ведь не миновало забвение, хотя он все-таки хоть потомству оставил память о себе неразгаданной своей пирамидой, носящей его имя».

Нетрудно догадаться, о ком конкретно говорил поэт… Он, по словам его вдовы Зарада, хорошо знал, что ему не избежать кары со стороны кровавого режима, и ждал своего часа с удивительным самообладанием – стал лишь менее разговорчивым…

Слева направо: Тазарет СОЗАЕВ, Георгий МАЛИЕВ, Соска БИЛАОНОВ. 1917 год. г. Владикавказ, Кузнецкая улица.

Георгий Малиев всегда был плотью от плоти народной. Эту неразрывную связь его поэзии с народом, эту взаимосвязь, без которой неизбежно было бы омертвение прямого наследника арийского языка – певучей дигорской речи, приговоренной большевистской идеологией к забвению, удивительно тонко уловил поэт-философ и критик X. Дзуццати: «Бессмертие дигорского языка делает бессмертным поэзию Г. Малиева, а поэзия его делает бессмертным дигорский язык».

Подвергать литературоведческому анализу творчество Г.Малиева чрезвычайно трудно, потому что не поддается разгадке его тайна, без чего, естественно, немыслимо полноценное исследование. Почти все, кто о нем пишет, указывают на эту особенность. «Ключ к разгадке тайны поэзии Г. Малиева, – рассуждает народный поэт А. Царукаев, – надо искать в самой его поэзии. Но чтобы найти его, нужны очень большая духовная сила и интуиция. Лично мне не понятна природа воздействия его слова». А вот мнение поэта и критика Ш. Джикаева: «Мы его хором называем мастером художественного слова, но, к сожалению, от общих рассуждений не переходим к разгадке тайны его творчества».

Интересной кажется мысль, высказанная поэтом Сергеем Хугаевым: «Сколько ни читай стихи Г. Малиева, не устаешь наслаждаться. И часто кажется так: вот уже совсем приблизился к той черте, которая отделяет тебя от тайны манящего волшебства, вот-вот постигнешь эту тайну, но нет, она ускользает. Ускользает точно так же, как ускользает прекрасная мечта».

Великий В.И. Абаев вообще считает, что «эту тайну, тайну певучего дигорского стиха, Малиев унес с собой в свою безвременную могилу».

Я не собираюсь добавлять к этим и другим многочисленным высказываниям что-либо от себя, тем более, не ставлю своей целью расшифровывать «код» чарующего малиевского слова. Но если бы меня попросили обозначить одним единственным словом главное свойство его поэзии, я бы, не задумываясь, сказал: «божественность». Безусловно, божественность неотделима от высшего совершенства. Но не только это имеется в виду в данном случае. В Божьем мире испокон века идет борьба добра со злом. Но Бога самого не видно. Он в своей великой уравновешенности спокоен и терпелив. И в мире, созданном великим дигорским поэтом, мы видим схватку добра со злом, но не видим создателя, он растворяется в музыке своих творений, в своих героях.

Мне запомнились слова А.Платонова: «Искусство заключается в том, чтобы посредством простейших средств выразить наисложнейшее». Сказанное полностью можно отнести к творчеству Г. Малиева. И все-таки для полного понимания его, конечно, этого далеко недостаточно.

Да, действительно, он всегда говорил с народом на его простом и понятном языке, но за этой простотой скрывается та неразгаданная сила, которая и составляет тайну его поэзии. Нет никакого сомнения, что Малиев, создавая свои произведения, входил в такое состояние, когда поднимался над уровнем и интеллекта, и мысли, где начиналось общение с Богом.

Противник всякого насилия, Г. Малиев не только в своем творчестве, но и в жизни никогда не отступал от своего миропонимания, никогда не искал даже малейшего компромисса со сталинским режимом, погубившим миллионы безвинных душ.

В книге А. Туаллагова «Приговоренные к бессмертию» впервые опубликованы подлинные документы из уголовного дела и жизни в ГУЛАГе Г.Малиева. Его не сломил невиданный ни до, ни после Рождества Христова разгул беззакония и беспредела. Документы красноречиво говорят о том, что великий дигорский поэт не был пассивным объектом претерпеваемой им судьбы. Он борется до конца против всесильной и беспощадной репрессивной машины единственным оружием – своей душой высочайшей пробы.

Возникает еще один очень важный вопрос: случайно ли падает так часто на великих поэтов черный жребий? Нет, не случайно. В жизни очень часто срабатывают законы трагедии: судьбу людей высокой нравственности определяет не прихоть случая, а несогласуемость их внутренней природы с миропорядком. Об этом еще в древности говорил Сократ, приговоренный к смертной казни:

«Но и тогда, когда угрожала опасность, не находил я нужным делать из-за этого что-нибудь рабское, и теперь – не раскаиваюсь в том, что защищался таким образом, а гораздо скорее предпочитаю умереть после такой защиты, нежели оставаться живым, защищавшись иначе. Потому что ни на суде, ни на войне, ни мне, ни кому-либо другому не следует избегать смерти всякими способами без разбора. Потому что и в сражениях часто бывает очевидно, что от смерти-то можно иной раз уйти, или бросив оружие, или начавши умолять преследующих; много есть и других способов избегать смерти в случае какой-нибудь опасности… От смерти уйти не трудно, о мужи, а вот что гораздо труднее – уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть».

Да, поистине ничто не ново под луной. Вечны на этой земле честь, достоинство, мужество, так же, как и подлость и предательство. В единоборстве с миропорядком великий святомученик Г. Малиев оказался победителем навеки, ибо к нему «нравственная порча» не могла прийти раньше, чем смерть.

Поэзия Г. Малиева – живое и яркое свидетельство творческой силы народа. Она – результат гармонического слияния средств подлинно народной поэзии с мастерством высоко развитой литературы, опирающейся на опыт мировой классики. «Лучшие стихи и поэмы Г.Малиева, – пишет А. Кодзати, – могут составить славу любой великой литературе».

Статья Васо Малиева «Святой великомученик» публикуется с некоторыми сокращениями.