«…ПЕСНЯ, КОТОРАЯ ОВЛАДЕЕТ ДУШАМИ ЛЮДЕЙ И ЗАСТАВИТ ИХ ЗАБЫТЬ ВЕКОВУЮ ВРАЖДУ…»

Было лето 1928 года. Я совершил свою первую поездку в Дигорское ущелье. Конечным пунктом моего путешествия было селение Дзинага. Здесь я впервые встретился с Георгием Малиевым. Он работал учителем в сельской школе. Среднего роста, плотного сложения, широколицый, очень смуглый. Я застал его беседующим с сельчанами на нихасе. На голове у него была простая серая пастушеская войлочная шляпа. Обут он был в простые осетинские чувяки. Ничем по одежде не выделялся из толпы. Но в этой скромной оболочке простого горца-пастуха скрывался вдохновенный поэт – романтик и великий мечтатель. Он звал молодежь к свету и подвигу. Он писал:

 

Рохсмæ , фæсевæд, тундзетæ,

Рохсмæ цæуетæ æнгом,

Нифс, лæгдзийнадæ уарзетæ,

Скæнтæ муггагмæ стур ном.

 

Арвмæ мæсуг амайетæ,

Хормæ скæнетæ фæндаг,

Гъæйт, зæрдиуагæй уайетæ,

Догъи ма уотæ фæстаг!

 

Тæри цæфсæд сæребарæ,

Мегъи сорæд æ тунтæй.

Цард мабал уæд гъезæмарæ,

Зæнхæ райзол уæд рунтæй.

 

Рохсмæ, фæсевæд, тундзетæ,

Рохсмæ цæуетæ æнгом,

Нифс, лæгдзийнадæ уарзетæ,

Скæнтæ муггагмæ стур ном.

«Федог»

Он мечтал о том времени, когда народы побросают оружие и будут жить, как братья.

 

Тæходуй, æна,

Маргъ ку фестинæ,

Мæ унгæг къумæй

Фæццæйтæхинæ.

А дуйнетæбæл

Æрцæйзелинæ,

Кæми ци дессаг, –

Уой басгаринæ…

 

Тæходуй, æна,

Ацæмæзау дин

Æз ку фестинæ

Дессаг фæндургин:

Хъазбеги цъонгмæ

Исцæйцæуинæ,

Дессагон зартæ

Æрцæйцæгъдинæ…

 

Уæд еугур дуйне

Æримбурд уидæ,

Мæ цæгъдтæлтæмæ

Æригъосидæ.

Кæми ци седзæр,

Кæми ци мæгур, –

Бауарзионцæ

Мæ дессаг фæндур…

 

И фарни тунæ

Æрфелауидæ, –

Уарзондзийнадæ

Æрфедар уидæ.

Уæд алли адæм,

Уæд алли бæстæ

Æркалионцæ

Сæ тохæн гæрзтæ.

 

Фал ку не ’ууæндун

Æз, мæгур кизгай,

Ку нæ рохс кæнуй,

Мæ кизгон зæрдæ.

И дуйней сæргъи

И тугъдон мегътæ

Æрцæйдарунцæ

Сæ тогин тегътæ.

 

Через поэзию Малиева проходит красной нитью вера в чудодейственную облагораживающую силу музыки, песни.

Перед взором поэта носился образ прославленного героя осетинского эпоса, дивного музыканта и певца Ацамаза, чья игра на свирели одушевляла и преображала всю природу, собирала зверей и людей в одно ликующее братство. Поэт мечтал о новом Ацамазе, песня которого овладеет душами людей и заставит их забыть вековечную вражду и навсегда расстаться с оружием.

Но песня, по Малиеву, преображает не только окружающий мир. Она преображает самого певца. Ничем как будто не примечателен пастух Гудзуна. Бедный, неуклюжий, в лахмотьях он слывет за самого никчемного человека, почти за дурачка. Девушки потешаются над ним. Старший пастух Бабат с насмешками отказывает ему в руке своей дочери.

Но вот Гудзуна, оставшись один со своим стадом, достает свирель.

 

Æ уодæмбал – æ хæтæл

Хебæраги æ уæлдзогæ

Æривæруй æ цъухбæл.

 

Гъæйдæ-гъа, цæгъдун нийдайуй,-

Æд хæтæл æдули нæй.

Уой десгæнгæ ниффæнзунцæ

Хуæнхтæ, кæмттæ æмбурдæй…

«Гудзуна»

 

Замечательные слова:

Æд хæтæл æдули нæй…

 

Когда Гудзуна играет на свирели, он уже не выглядит дурачком. Вдохновение облекает его в мудрость. Оно возносит его высоко над теми, для кого он служил посмешищем.

Но вдохновение сродни не только мудрости. Оно сродни также героизму. И мы видим, что в час тяжкого испытания, когда в Дигорию вторглись ее заклятые враги, именно он, презираемый всеми Гудзуна, бесстрашно вступает в неравный бой с недругом и ценой собственной жизни спасает родину.

И еще одно чудо совершает музыка. Она рождает любовь. Именно игрой на свирели пленяет сын волопаса бедный Махамат («Гъонгæси фурт мæгур Махамат») гордую ханскую дочь Гиданну.

 

Изæри усми æ даргъ хæтæлæй

Мæгур Мæхæмæт ку ниццæгъдидæ,

Уæд хани кизгæ Гиданнæ-рæсугъд

Бæрзонд мæсугæй сах нийгъосидæ.

Уарзт райгъал уидæ уæд йе ’взонг

зæрди,

Хори тунау йин барохс кæнидæ

Æ рæсугъд æнгас, æ рæсугъд цæсгон.

 

Разъяренный хан отсекает Мæхæмæту его чернокудрую голову (æ саудзикко сæр) и насаживает ее на кол: пусть все видят, чем кончается любовь холопа к ханской дочери:

 

– Базонетæ нур, куд фæууарзунцæ

Гъонгæси фурттæ хани кизгутти!

 

Но хан просчитался. Он не учел, что, как ни велико его могущество, оно не властно над силой любви. Прекрасная Гиданна, не желая пережить своего возлюбленного, пронзает свое сердце булатными ножницами…

Говоря о роли музыки и музыкантов в романтической поэзии Малиева, не могу не сказать о музыкальности самих стихов поэта. Она – уникальная в дигорской поэзии. Именно Малиев, и только он, сумел раскрыть и показать во всей полноте, какие красоты ритма, напевности, свободного и плавного течения таит в себе дигорская речь.

Вот несколько наудачу взятых отрывков.

 

Ци кæнуй, цума, ме ’лхуйнæ,

Ку нæбал зелуй дзæбæх?

Мæ цæститæбæл гъазунцæ

Сау нимæт æма сау бæх.

«Æлхуйнæ»

Или:

Нæй Дзулей зæрдæ æнцойнæ,

Йе æ фагæ нæ хуссуй, –

Æд æхсæвæ æд-æ-бонæ

Æ мæсугæй фæлгæсуй.

«Дзуле»

Или:

Куд ниххаудтæй мард и донмæ,

Уой æстъалутæ уидтонцæ…

Уой цæхъалтæ кæрæдземæн

Десæ-дзорæ фæккодтонцæ…

«Дзандзирахъ»

Или:

Сах не ’ркалдзæнæй хебари

Кедæр кизгæ цæстисуг, –

Дæ фæсмæрдæ номи кадæн

Гъæу не сдасдзæнæй мæсуг.

«Гудзуна»

Или:

И фарни тунæ

Æрфелауидæ, –

Уарзондзийнадæ

Æрфедар уидæ.

«Тæходуй, æна»

 

Вслушайтесь в эти стихи. Раньше, чем доходит до сознания их смысл, они уже покоряют своим чарующим ритмом и звучанием. Когда читаешь такие стихи, невольно приходят на память слова Белинского, сказанные им о стихе Пушкина:

«Что это за стих! Он нежен, сладостен, мягок, как рокот волны, тягуч и густ, как смола, ярок, как молния, прозрачен и чист, как кристалл…»

До Малиева на дигорском языке писал выдающийся поэт Блашка Гурджибеев. Богатство его языка изумительно. Но музыку дигорского стиха он еще не постиг. Немало стихов на дигорском языке написано и после Малиева. Многие из них отмечены, несомненно талантом. Но и в них уже не слышится рокот волны. Нет в них и прозрачности кристалла. Видимо, эту тайну, тайну певучего дигорского стиха, Малиев унес с собой в свою безвременную могилу.